Почему живут и умирают книги?

(психологическая зарисовка)

Книги живут лишь в то время, когда мы их читаем. Пока ищем и находим в них самих себя, свои или близкие нам психологические состояния и качества. Пока эти качества прозрачны для нас, проективны. Если же они мутнеют, становятся неясными и размытыми – книги начинают умирать. Их начинают комментировать и истолковывать – Пушкина и Шекспира, Гоголя и Лескова, Мельникова-Печерского и Писемского. Истолкование и комментирование – это лекарства для заболевших книг. Но они мало помогают. Ибо художественные произведения важны для вас сами по себе,  а не комментарии к ним. Когда же психологическая оболочка книг кажется для нас полностью непрозрачной и чужой, непонятной и тем самым далекой, книги умирают окончательно. Но для этого нужно долгое время. Долгое потому, что книги умеют защищаться от старения и смерти: многообразием и глубиной своего психологического мира, его «вечностью» и устойчивостью для человека. Хорхе Луис Борхес говорил, что «… классика – этоо не книга как-то по-особому написанная, но книга особым образом прочитанная». Но особым образом прочитанная книга – это книга, в которой не может быть многообразия и глубины, вечности и устойчивости, близости к нам и похожести на нас. Это прежде всего прозрачная книга.

Книга – долгожитель.

Книги умеют защищаться и своими перекличками. А эти переклички не дают им стереться в нашей памяти. Делают ее глубже и объемнее. Переклички включают нас и сами книги в контекстные связи – в многоголосье споров и конфликтов. В многообразие решений, предлагаемым каждым художественным произведением по-своему. Вы в этом дополнительно убедитесь, если прочитаете, например, книгу Мариэтты Омаровны Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова».

Книги защищаются и своей словесной оболочкой – перекличками между звуком и смыслом, звуком и цветом. Мы, наверное, и не осознаем такой их защиты. Но она есть и помогает книгам продлевать свою жизнь.

Книги защищаются и своей связью с той этнической и ландшафтной средой, в которой они возникли: специфичность и уникальность этой среды помогает им выжить даже после того, как сама среда умирает.

Книга живут, если авторы их были послушны закону поэтической биологии. Живут до тех пор, пока воздух и музыка не становятся иными.

Усталость нашего сознания и психики, становящихся не глубокими, стертыми, стереотипизированными, излишне привычными. Именно тогда мы перестаем замечать излишне привычное, оно отходит на периферию нашего внимания и интереса. Перестаем замечать его и в себе, и в других. Перестаем замечать и в книгах. Их словесные и психологические оболочки перестают интересовать нас. Становятся непроективными. Непрозрачными. Они умирают.

Но это лишь видимость смерти. Анабиоз. Передышка. От кого? От нас. Книги ждут, когда пройдет наша усталость, ждут того момента, когда наше сознание и психика доберутся до Нового Света, ждут сдвига в наших целях и мотивах. Ждут накопления и перестройки наших мнем. Ждут когда периферийное станет центральным. Ждут – и, может быть, хоть частично, восстанавливают свою пассионарную энергию. Да, да, наверное, это так: их словесные и психологические оболочки – ведь это «форма» ее существования. И когда колодец нашего сознания и психики заполнится старой по-новому водой – книги воскресают.

Умирают же они тогда, когда полностью кончается их энергия. Когда мы до дна вычерпываем ее из них. А может быть и они из нас? Умирают, когда наши мысленные поля и мыслимые миры книг начинают вращаться по разным орбитам. Среды и культуры, образов и ассоциаций.

Но до тех пор они живут. Живут – пока мы с ними и в них.

Всем нам нужно уйти от безосновательных непрофессиональных суждений о мире книг, проверять свою интуицию логикой и доказательством, научиться показывать и объяснять людям сложность и неоднозначность его изучения. Пытаемся отгадать загадки, задаваемые книгами, попеременно подбирая к ним ключи эксперимента и теории. Учась терпению и терпимости. И зная, что хотя наши решения неокончательные, на них можно положиться.

Ю.А. Сорокин